-Славная вышла шалость, - усмехается Фред, с чувством хлопая по плечу брата. В ответ Джордж не может ничего сказать, поскольку от смеха у него уже болит живот. Он пытается выровнять шаг, выпрямить спину – попытки тщетны. И, вздохнув, Фред обнимает брата за плечи и тащит в башню Гриффиндора.
Они всегда любили нарушать запреты. Посмеяться над окружающими – да почему бы и нет? Это ведь так весело, так дерзко, зачастую так… рискованно. Это просто экстаз.
Они уже и не помнили, когда перешагнули эту черту и нарушили очередной запрет – самый главный для них обоих. Не помнили, когда Джордж впервые прикоснулся губами к губам Фреда – а может быть, это Фред сделал первый шаг – их ведь так трудно различить.
С тех пор секс для них превратился в шалость – особую, ни с чем не сравнимую, запретную, но от этого более желанную.
Что может быть лучше нарушения запретов – особенно таких?
Да ничего не может быть лучше. Особенно для Фреда и Джорджа Уизли.
Это ведь так легко – воспринимать все как шалость. Пусть даже это не что иное, как любовные отношения между двумя братьями.
Пусть. Такая ерунда, право слово. Очередная удачная шутка.
Пусть потом будет невыносимо больно, пусть потом в живых, возможно, останется кто-то один – сейчас все-таки война.
Главное, что сейчас они вместе. Двое – как одно целое.
И они шутят так, как могут. Прикасаются друг к другу – то робко и нежно, то дерзко и решительно. Иногда причиняют друг другу боль – это ведь так забавно.
Пусть недолгая, пусть запретная – это ведь самая лучшая шалость в мире.

-Мака-тян, я все понимаю, но... Но, может быть, ты все же перестанешь кричать? У меня уже уши болят, - жалобно протянула Цубаки, без особого удовольствия покосившись на свою разошедшуюся подругу.
Мака в очередной раз стукнула кулаком по стене и в изнеможении упала на диван.
-Нет, ты только посмотри на меня, - со слезами в голосе ответила она. – Они совсем… - дотронулась Мака до своей груди, - совсем… Маленькие!
Цубаки покачала головой. Вот уж непонятно, из-за чего Мака переживает. В конце концов, в маленькой груди нет ничего плохого – более того, это выглядит даже привлекательно.
Но Мака не слушала никаких уговоров подруги. Она всхлипнула и уткнулась головой в колени, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
Цубаки вздохнула и поднялась со стула, присела на корточки напротив Маки и погладила ее по волосам, пытаясь утешить.
-Если хочешь знать, - успокаивающе произнесла она, - мне намного больше нравится твоя грудь. Но, если тебя это успокоит, можешь посмотреть на мою и убедиться, что ничего хорошего в ней нет. С ней, между прочим, трудно тренироваться, если не превращаться в оружие.
Мака кивнула, поднимая голову. Цубаки, улыбнувшись, стянула с себя одежду и осталась в одних розовых трусиках с крохотным кокетливым бантиком. Неожиданно для себя Мака зарделась, увидев пышную, несмотря на юный возраст девушки, упругую грудь Цубаки.
Подруга, проследив за взглядом Маки, с недовольным видом ткнула в правую грудь пальцем и с негодованием произнесла:
-Вот видишь! Я считаю, что она вообще слишком большая. Мака-тян, это так неудобно, ты бы знала…
Мака же, как завороженная продолжала смотреть на обнаженную грудь Цубаки. Интересно, пришло девушке на ум, какая же она на ощупь? Нерешительно протянув руку, Мака коснулась правой груди подруги, повторяя ее недавний жест, а потом, ощутив под своими пальцами нежную бархатистую кожу, начала поглаживать ее, то едва пощипывая сосок, то нежно массируя.
Цубаки прерывисто дышала, прикрыв глаза, но ничего не говорила. А Мака, не встретив сопротивления, уже не стала себя сдерживать. И, только когда она неумелым поцелуем дотронулась до губ Цубаки, та приоткрыла глаза.
-Мака-тян, - залившись краской под стать подруге, проговорила она. – Я не уверена, но, кажется, ты немного неправильно делаешь…
Мака, испугавшись, что Цубаки сейчас ее прогонит, отстранилась, но подруга покачала головой в ответ.
-Я не это имела в виду, Мака-тян, - улыбнулась она. – Надо вот так, - и с этими словами Цубаки поцеловала Повелительницу Косы, мягко, осторожно, боясь причинить ей неудобство, проникая языком ей в рот.
Мака, немного помедлив, ответила на поцелуй, почувствовав, как горячая волна поднимается откуда-то снизу, достигая груди, взрываясь там маленьким фейерверком.
Цубаки, нежно поглаживая ее, стягивала с Маки юбку и блузку, белые гольфы, распустила ее светлые волосы.
-Хорошо, Мака-тян? – спросила она, покрывая шею и грудь подруги нежными, робкими поцелуями, похожими на прикосновения крыльев бабочки.
-Очень, - в изнеможении царапая обивку дивана, ответила Мака. – Только, пожалуйста, - всхлипнула она снова, впиваясь в губы Цубаки горячим поцелуем, - пожалуйста…
Вглядевшись в выражение лица Маки, подруга кивнула в ответ. А потом горячий язычок Цубаки коснулся маленького бугорка плоти , и Повелительница Косы едва сдержала рвущийся наружу крик наслаждения.
Следующие несколько минут стали для Маки ее личным раем, ее счастьем и ее наказанием. Ей казалось, что вот так вот, навстречу прикосновениям Цубаки, она может двигаться вечно, вечно, еще яростнее, еще сильнее, только не останавливаться, не останавливаться…
А потом все затихло, смолкло, и остались только они – подруги, лежащие в обнимку на диване. Мака пыталась перевести дыхание, лежа на груди у Цубаки, а она гладила ее по волосам.
-Вот видишь, Мака-тян, - посмотрела на подругу Цубаки. – В них и правда нет ничего хорошего, разве не так?

-Ты опять пьешь, да?
-А, это вы, тайчо… - с этими словами Мацумото Рангику налила в пиалу еще саке, залпом выпила, даже не поморщившись – это была уже далеко не первая пиала.
Хицугая нахмурился, прошел к своему столу, посмотрел на Мацумото взглядом, полным раздражения. Ками-сама, ну сколько же можно пить? Это продолжается уже неделю – более того, Мацумото пьет в его кабинете, и даже не пытается как-то это скрыть.
Хицугая удрученно вздохнул. Впервые в жизни он видел своего лейтенанта абсолютно другой – сломленной, нервной, подавленной. Если днем Рангику как-то сдерживала себя, то вечером, когда рядом с ней был только ее капитан, она срывалась.
За неделю Тоширо уже привык к этому, и потому знал, что после еще нескольких пиал Мацумото вновь не выдержит.
Так и случилось. Отшвырнув в сторону опустевший глиняный кувшин, с готовностью брызнувший осколками, Рангику медленно, будто бы сомневаясь, осела на пол. Она повернулась к Хицугае, посмотрела на него – насмешливо, немного даже презрительно – это могла позволить себе только Мацумото. Заплетающимся языком она произнесла:
-Что, тайчо, хороша? Глупая-глупая Мацумото… - Рангику уже не сидела, а лежала на полу, и едва сдерживала рвущиеся наружу рыдания. – Почему он ушел, таааайчо?
-Успокойся, Мацумото, - отрезал Хицугая, в душе готовый уже вскочить из-за стола и подбежать к ней. – Нашла, из-за чего переживать.
В ответ Рангику пьяно рассмеялась, с усилием поднялась и подошла к капитану сама. Она подошла настолько близко, что Хицугая ощутил ненавистный запах алкоголя – но это ведь Мацумото, она неисправима.
-Тайчо, тайчо, вы ведь просто не представляете, - выдохнула она, горько усмехнувшись, - как сложно жить, когда внутри у тебя только пустота и выпивка. А вы – холодный. Это ведь не изменишь, да, тайчо?
Тоширо, едва слышно ругаясь себе под нос, встал из-за стола и довел Рангику до дивана. Дождался, пока она уляжется как следует, набросил на нее покрывало. Аккуратно присел рядом на край дивана.
-Ну вот скажите вы мне, тайчо, почему он просто так сбежал и все? – всхлипнула Рангику, схватив Хицугаю за подол белого капитанского хаори. – Я что, не заслуживаю большего?
В ответ Тоширо покачал головой. Еще как заслуживает - и даже больше, чем она представляет себе, и чем мог дать ей этот ублюдок Ичимару.
-Вот и вы иначе говорите, - печально улыбнулась Мацумото. – Тогда что же не так?
-Все в порядке, - мягко, как ни с кем никогда не говорил, ответил Хицугая. – Спи.
Он так и не ответил на ее вопрос – да и не считал нужным. Мацумото спрашивала, что с ней не так, каждый вечер – но Тоширо так и не смог объяснить ей, что она тут совсем не при чем. Говорить с Рангику про подлую натуру Ичимару просто не было смысла – она отказывалась в это верить. А уж тем более не имело смысла говорить с Мацумото об Айзене - ей было на него попросту плевать, и то, что они с Ичимару состояли в сговоре, не имело никакого значения.
Хицугая знал, что боль его лейтенанта не утихнет просто так. Еще такая же беспокойная неделя, может быть, две недели – и Мацумото должна хотя бы немного придти в себя. Но все уже не будет, как раньше – и потому именно он, как ее капитан, должен заботиться о ней, поддерживать ее.
Глядя на спящую Мацумото, Тоширо улыбнулся. Она свернулась в клубок, как большая сытая кошка, а на лице ее застыла такая же легкая полуулыбка, как и у него самого. Неожиданно для себя Хицугая протянул руку и сделал то, чего никогда не делал – аккуратно, стараясь не разбудить Мацумото, погладил ее по пышным спутанным волосам.

Сегодняшний закат был красивым, как никогда. Только Каору не обращала внимания на красоту природы. И ни на что не обращала внимания. Хотя бы потому, что попросту уже несколько дней не выходила из дома – разве что по особой необходимости.
Наследница додзе Камия, казалось, целиком обратилась в слух. Взгляд, полный тоски и отчаяния, был устремлен на седзи. Она мечтала, как они с тихим шорохом раздвинутся, и в комнату войдет человек, которого она ждала всю свою жизнь. Человек, которого она и сейчас продолжает ждать, даже будучи его женой.
-Мама, - маленький рыжеволосый мальчик подбежал к Каору, сел рядом, дернул ее за рукав кимоно. Женщина невольно восхитилась – до чего же похож на отца! – Мама, а скоро папа вернется?
Каору растерянно взглянула на сына, точно не понимая, о чем он говорит. Затем лицо у нее прояснилось.
-Конечно, Кендзи. Обещаю, что папа скоро будет рядом.
Шорохи в коридоре заставили Кендзи и Каору прекратить разговор и прислушаться. Женщина прижала руки ко рту, вскочила, утерла выступившие слезы, недоверчиво вскрикнула:
-Кеншин!
-Папа! – Кендзи, подхвативший крик матери, раздвинул седзи и побежал по коридору туда, где в прямоугольнике света обозначился силуэт его отца.
Кеншин подхватил сына на руки, закружил, и Каору невольно залюбовалась двумя огненно-рыжими вихрями, слившимися в один.
Она подошла к мужу, сдержанно, будто бы и не плакала несколько минут назад, поклонилась ему с легкой насмешкой и произнесла:
-С возвращением!
И, не выдержав, разрыдалась. Кеншин, опустив сына на пол, крепко обнял Каору и погладил по пышным волосам.
-Я вернулся.
Позже, когда Каору ушла готовить ужин, Кендзи спросил у отца:
-Папа, а я когда-нибудь стану таким же сильным, как ты? А когда у меня будет своя катана, пап?
Кеншин усмехнулся, потрепал сына по непослушным, таким же, как у него, рыжим волосам, прижал к себе, чувствуя, как бьется его маленькое сердечко.
-Когда-нибудь, Кендзи, - улыбаясь, сказал бывший хитокири, - когда-нибудь станешь, конечно. И тогда я отдам тебе свой сакабато.
Мальчик просиял и обнял отца в ответ. Кеншин почувствовал, что никогда за всю свою жизнь он не был так счастлив.
Словно чувствуя, о чем думает ее муж, на кухне вытирала слезы радости Химура Каору.

Дубовая дверь распахивается со скрипом. Коширо морщится – пора бы смазать петли. Но его ли это работа?
Он преуспел во многом – директор крупной фирмы, специализирующейся на производстве различных устройств, обеспечивающих безопасность жилья или офиса, Чикума Коширо. Достиг гораздо большего, чем мог предположить сам. И не жалуется на жизнь – хотя в этом и так нет никакого смысла.
И, возможно, сегодня он сможет заключить неплохую сделку.
Все зависит только от него – вошедшего сейчас в кабинет длинноволосого брюнета.
Яшамару, известный в узких кругах как «Черный Вязальщик». Глава одного из мафиозных кланов, который почему-то вдруг решил заняться легальным бизнесом.
Коширо не сомневался, что сейчас он является пешкой в какой-то крупной афере. И он, и люди из его фирмы – не более чем фигурки на шахматной доске. Но соблазн так велик, а цифра, названная Яшамару на первых переговорах, так приятно согревает душу…
-Коширо-сан, - почтительный поклон в сторону хозяина кабинета. Голос у Яшамару мягкий-мягкий, бархатный; длинные черные волосы, завязанные в хвост, свисают почти до пояса. Видно, что хозяин ухаживает за ними не один час – черная волна волос блестит, и ни один волосок не выбился еще из хвоста. Глядя на них, Коширо иногда даже завидует Яшамару – его всклокоченная грива всегда растрепана, сколько бы он не боролся с ней.
-Рад видеть вас, Яшамару-сан, - Коширо приподнимается с кресла в знак уважения, кивает на стул напротив. Яшамару садится, поправляет изящными тонкими пальцами пианиста предательски выбившуюся прядь, нарушившую всю идиллию.
С минуту они глядят друг на друга, состязаясь в выдержке. Неожиданно для себя Коширо осознает, что не может так долго выдерживать взгляд Яшамару – его глаза настолько глубокие, гипнотически притягательные. И он отводит взгляд – с ненавистью к себе в глубине души: он ведь проиграл этому ухоженному красавчику, который, будучи моложе самого Коширо, является одним из самых влиятельных мафиози.
Словно прочитывая мысли Коширо, сам Яшамару отворачивается с едва заметной усмешкой, снова поправляет волосы.
-Не пора ли нам уже поговорить о нашей сделке, Яшамару-сан? – будто бы нехотя, сдерживая рвущееся наружу раздражение, спрашивает Коширо.